Неточные совпадения
— Нет! мне с правдой дома
сидеть не приходится! потому она, правда-матушка, непоседлива! Ты глядишь: как бы
в избу да на полати влезти, ан она, правда-матушка, из
избы вон гонит… вот что!
Когда Левин со Степаном Аркадьичем пришли
в избу мужика, у которого всегда останавливался Левин, Весловский уже был там. Он
сидел в средине
избы и, держась обеими руками зa лавку, с которой его стаскивал солдат, брат хозяйки, за облитые тиной сапоги, смеялся своим заразительно-веселым смехом.
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские
избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье
сидеть в тюрьмах, жить
в гиблых местах ссылки, писать трогательные рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные.
В общем — незваные гости.
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по деревне шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре
сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец,
в избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не
в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
Вошел
в одну
избу — ямщики все
сидели по печкам с завязанными ногами и охали.
Через четверть часа мы уже
сидели на дощанике Сучка. (Собак мы оставили
в избе под надзором кучера Иегудиила.) Нам не очень было ловко, но охотники народ неразборчивый. У тупого, заднего конца стоял Сучок и «пихался»; мы с Владимиром
сидели на перекладине лодки; Ермолай поместился спереди, у самого носа. Несмотря на паклю, вода скоро появилась у нас под ногами. К счастью, погода была тихая, и пруд словно заснул.
Сижу четверть часа,
сижу полчаса — гробовое молчание
в избе.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех
избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы.
В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд
сидел у костра и о чем-то думал.
Это было через край. Я соскочил с саней и пошел
в избу. Полупьяный исправник
сидел на лавке и диктовал полупьяному писарю. На другой лавке
в углу
сидел или, лучше, лежал человек с скованными ногами и руками. Несколько бутылок, стаканы, табачная зола и кипы бумаг были разбросаны.
— Ей-богу, ничего не слышу! — отвечал он. — Надобно вам сказать, что у меня
в левом ухе
сидел таракан.
В русских
избах проклятые кацапы везде поразводили тараканов. Невозможно описать никаким пером, что за мучение было. Так вот и щекочет, так и щекочет. Мне помогла уже одна старуха самым простым средством…
Они
в первой же жилой
избе натолкнулись на ужасающую картину: на нарах
сидела старуха и выла, схватившись за живот;
в углу лежала башкирка помоложе, спрятав голову
в какое-то тряпье, — несчастная не хотела слышать воя, стонов и плача ползавших по
избе голодных ребятишек.
Они прошли
в новую заднюю
избу, где за столом
сидел какой-то низенький, черный, как жук, старик. Спиридон сделал ему головой какой-то знак, и старик вышел. Галактиону показалось, что он где-то его видел, но где — не мог припомнить.
Бывает и так, что, кроме хозяина, застаешь
в избе еще целую толпу жильцов и работников; на пороге
сидит жилец-каторжный с ремешком на волосах и шьет чирки; пахнет кожей и сапожным варом;
в сенях на лохмотьях лежат его дети, и тут же
в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает на маленьком столике вареники с голубикой; это недавно прибывшая из России семья.
Или входишь
в избу, и намека нет на мебель, печь голая, а на полу у стен рядышком
сидят черкесы, одни
в шапках, другие с непокрытыми стрижеными и, по-видимому, очень жесткими головами, и смотрят на меня не мигая.
Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот
сиди и жди ветра
в поле, свою женушку, да пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает, на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит; выхожу из
избы, а голос ее всё слышно.
В одной
избе уже
в сумерках я застал человека лет сорока, одетого
в пиджак и
в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он
сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то показалось, что я вижу перед собой одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное преступление был прислан на каторгу.
В избе нашел я проезжающего, который,
сидя за обыкновенным длинным крестьянским столом
в переднем углу, разбирал бумаги и просил почтового комиссара, чтобы ему поскорее велел дать лошадей.
В избе я нашел Анютину мать, которая квашню месила; подле нее на лавке
сидел будущий ее зять.
У Кожина захолонуло на душе: он не ожидал, что все обойдется так просто. Пока баушка Лукерья ходила
в заднюю
избу за Феней, прошла целая вечность. Петр Васильич стоял неподвижно у печи, а Кожин
сидел на лавке, низко опустив голову. Когда скрипнула дверь, он весь вздрогнул. Феня остановилась
в дверях и не шла дальше.
Выгнав из
избы дорогого зятя, старик долго ходил из угла
в угол, а потом велел позвать Якова. Тот
сидел в задней
избе рядом с Наташей, которая держала отца за руку.
— А так навернулся… До сумерек
сидел и все с баушкой разговаривал. Я с Петрунькой на завалинке все
сидела: боялась ему на глаза попасть. А тут Петрунька спать захотел… Я его
в сенки потихоньку и свела. Укладываю, а
в оконце — отдушника у нас махонькая
в стене проделана, —
в оконце-то и вижу, как через огород человек крадется. И вижу, несет он
в руках бурак берестяной и прямо к задней
избе, да из бурака на стенку и плещет. Испугалась я, хотела крикнуть, а гляжу: это дядя Петр Васильич… ей-богу, тетя, он!..
Мыльников презрительно фыркнул на малодушного Яшу и смело отворил дверь
в переднюю
избу. Там шел суд. Родион Потапыч
сидел по-прежнему на диване, а Устинья Марковна, стоя на коленях, во всех подробностях рассказывала, как все вышло. Когда она начинала всхлипывать, старик грозно сдвигал брови и топал на нее ногой. Появление Мыльникова нарушило это супружеское объяснение.
Баушка бережно взяла деньги, пересчитала их и унесла к себе
в заднюю
избу, а Кишкин
сидел у стола и посмеивался. Когда старуха вернулась, он подал ей десятирублевую ассигнацию.
У ворот
избы Тараса действительно
сидел Кишкин, а рядом с ним Окся. Старик что-то расшутился и довольно галантно подталкивал свою даму локтем
в бок. Окся сначала ухмылялась, показывая два ряда белых зубов, а потом, когда Кишкин попал локтем
в непоказанное место, с быстротой обезьяны наотмашь ударила его кулаком
в живот. Старик громко вскрикнул от этой любезности, схватившись за живот обеими руками, а развеселившаяся Окся треснула его еще раз по затылку и убежала.
На Фотьянку они приехали уже совсем поздно, хотя
в избе Петра Васильича еще и светился огонек, — это
сидел Ястребов и вел тайную беседу с хозяином.
Родион Потапыч
сидел в передней
избе, которая делилась капитальной стеной на две комнаты —
в первой была русская печь, а вторая оставалась чистой горницей.
Это была начетчица Таисья, которая иногда завертывала
в господский дом на Ключевском. Она провела Нюрочку
в избу, где у стола
в синем косоклинном сарафане
сидела худая и сердитая старуха.
Рано утром, когда Нюрочка
сидела у бабушки,
в избу вошла мать Енафа
в сопровождении инока Кирилла.
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, — это были закадычные друзья. Они ходили вместе
в школу, а потом бегали
в лес, затевали разные игры и баловались. Огороды избенки Рачителя и горбатовской
избы были рядом, что и связывало ребят: вышел Пашка
в огород, а уж Илюшка
сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально посмотрела на будущего мужа своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы не семья ихняя.
В сенях, за вытащенным из
избы столиком,
сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая;
в углу, на куче мелких сосновых ветвей, спали два повстанца, состоящие на ординарцах у командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком
в руках, дрожа и беспрестанно озираясь, стоял сам стражник.
Хозяин
избы сидел за столом, постукивая пальцем по его краю, и пристально смотрел
в глаза матери.
Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью.
Сидя на лавке против хозяина, мать осматривалась, — ее чемодана не было видно. Томительная тишина наполняла
избу, только огонь
в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось
в глазах матери, вызывая
в ней унылую досаду.
"Было это, братец ты мой, по весне дело; на селе у нас праздник был большой; только пришла она, стала посередь самого села, мычит: «ба» да «ба» — и вся недолга.
Сидел я
в ту пору у себя
в избе у самого окошечка; гляжу, баба посередь дороги ревмя ревет.
А ты себе
сидишь, натурально,
в избе да посмеиваешься, а часом и сотского к ним вышлешь: „Будет, мол, вам разговаривать — барин сердится“.
Сижу я дома, а меня словно лихоманка ломает: то озноб, то жарынь всего прошибает; то зуб с зубом сомкнуть не могу, то весь так и горю горма. Целую Ночь надо мной баба промаялась, ни-ни, ни одной минуточки не сыпал. На другой день, раным-ранехонько, шасть ко мне дядя Федот
в избу.
Лекарь со мною долго
в избе сидел, вот этак же, подобно вам, всю мою повесть слушал и плюнул...
Все это старуха Арина скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан вышло не то, и раз, когда Валерьян Николаич, приехав к Арине,
сидел у нее вместе с своей Аксюшей
в особой горенке, Маланья нагрянула
в избу к Арине, подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
— Теперича что я должен с
избой со своей сделать? Кто
в ней теперича
сидит? какие люди? на кого они руку подняли? Коли ежели по-настоящему, сжечь ее следует, эту самую
избу — только и всего!
Годунов, посланный вперед приготовить государю торжественный прием, исполнив свое поручение,
сидел у себя
в брусяной
избе, облокотясь на дубовый стол, подперши рукою голову. Он размышлял о случившемся
в эти последние дни, о казни, от которой удалось ему уклониться, о загадочном нраве грозного царя и о способах сохранить его милость, не участвуя
в делах опричнины, как вошедший слуга доложил, что у крыльца дожидается князь Никита Романович Серебряный.
Прошло дня четыре. Морозов
сидел в брусяной
избе за дубовым столом. На столе лежала разогнутая книга, оболоченная червчатым бархатом, с серебряными застежками и жуками. Но боярин думал не о чтении. Глаза его скользили над пестрыми заголовками и узорными травами страницы, а воображение бродило от жениной светлицы к садовой ограде.
Здесь он нашёл недруга
в лице сапожника Сетунова:
сидя под окнами или на завалинке своей ветхой
избы, с красными облупленными ставнями
в один створ, сапожник сучил дратву, стучал молотком, загоняя
в каблуки вершковые гвозди, кашлял, хрипел и всех прохожих встречал и провожал прибаутками.
— Никто ничего не знает этого. Это всё врут на меня, ты не верь. Закон есть, по закону Ваське приводится
в остроге
сидеть, а нам с тобой на воле гулять! Идём
в избу-то!
Суд и расправу давал
сидя в креслах перед своею
избою.
Пугачев
сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался.
В деревне Мостах (во сте сорока верстах от Самары) случился пожар близ
избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном, резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил.
В Коспорье, против Самары, ночью,
в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу и пришел
в Симбирск
в начале октября.
Урядник, высокий худощавый казак, с чрезвычайно длинною спиной и маленькими ногами и руками,
в одном расстегнутом бешмете
сидел на завалине
избы и с выражением начальнической лени и скуки, закрыв глаза, переваливал голову с руки на руку.
Чистота
в избах была удивительная. Освещение — лучина
в светце. По вечерам женщины
сидят на лавках, прядут «куделю» и поют духовные стихи. Посуда своей работы, деревянная и глиняная. Но чашка и ложка была у каждого своя, и если кто-нибудь посторонний, не их веры, поел из чашки или попил от ковша, то она считалась поганой, «обмирщенной» и пряталась отдельно.
Кирша вошел и расположился преспокойно
в переднем углу. Когда же приказчик, а за ним молодые и вся свадебная компания перебрались понемногу
в избу, то взоры обратились на уродливую старуху, которая,
сидя на полатях, покачивалась из стороны
в сторону и шептала какие-то варварские слова. Кирша заметил на полу, под самыми полатями, несколько снопов соломы, как будто без намерения брошенных, которые тотчас напомнили ему, чем должна кончиться вся комедия.
Кирша вошел также
в избу. Оба боярина
сидели за столом и трудились около большого пирога, не обращая никакого внимания на Милославского, который ел молча на другом конце стола уху, изготовленную хозяином постоялого двора.
В это время Копычинский, который,
сидя у дверей
избы, посматривал пристально на Юрия, вдруг вскочил и, подойдя к Замятне-Опалеву, сказал ему на ухо...
Если б не мать, они подошли бы, вероятно, к самым
избам никем не замеченные: семейство
сидело за обедом; тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею
в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил слова, упорно молчал и сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою
в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя голову кинулась на двор.